Когда давит груз авторитета твоих близких, это непросто.
Дочь того-то, сестра этого, жена самого – для многих этого достаточно для гордости, ощущения своей значимости. Ларисе Шойгу этот груз довелось ощутить вдвойне: сначала – на уровне Тувы – авторитет и известность отца. Потом – на всероссийском – младшего брата, чрезвычайного министра и Героя России.
Но эта худенькая женщина с элегантной мальчишеской стрижкой всегда старалась быть самой собой – самостоятельной личностью, не живя заслугами родных.
С детского сада способна на самостоятельные решения.
Удивила родных, когда неожиданно, предварительно проверив себя в морге, выбрала профессию врача.
Еще более удивила, пойдя после института работать в психбольницу, по-простому – в сумасшедший дом. А самое кардинальное решение приняла уже в зрелом возрасте, круто поменяв свою жизнь: из родной медицины ушла в депутатство. 2 декабря 2007 года избрана в Туве депутатом Государственной Думы России пятого созыва.
Мы встречаемся в Москве в квартире ее родителей. В ее собственной квартире – затянувшийся ремонт, а разговаривать в Госдуме я деликатно отказалась – во избежание давления официоза. К подъезду стандартного дома в районе метро Юго-Западная подходим одновременно, депутат нагружена тортиками к чаю.
В уютной двухкомнатной квартире, стены которой любовно увешаны семейными фотографиями, встречает мама – Александра Яковлевна.
Папы – Кужугета Сереевича – нет, он лежит в больнице.
Мама хлопочет с чаем, дочь помогает. Мы смело налегаем на тортики и беседуем.
И почему-то начинает казаться, что мы давно знакомы. Хотя мы встретились в первый раз.
ВЕРХОМ НА СОБАКЕ
– Лариса Кужугетовна, в чем самая большая, самая главная удача вашей жизни?
– Очень сложно сказать, я никогда над этим не думала. Наверное, семья. Слава Богу, папе – 89 лет, маме – 86, и они со мной, живы. И все мои близкие рядом.
Это, наверное, самое важное для меня в этой жизни.
– Самое первое яркое воспоминание из детства?
– Это было уже в Шагонаре, куда мы переехали из Чадана. Двор, забор, большая собака. Во дворе – снег. Снег искрится. Этот снег – пушистый, белый – и какой-то необыкновенный восторг остались в памяти.
Потом, уже позже – мой маленький брат верхом на собаке, той же самой.
– Вы – старшая сестра. Насколько?
– Я старше брата на два года четыре месяца. С младшей сестрой Ириной у меня разница в восемь лет. Мы с Сергеем родились в Чадане, а Ира – уже в Кызыле.
Знаете, мама иногда смеется: многие рассказывают, что помнят, как Сережа бегал по Чадану. Но этого просто не могло быть: из Чадана уехали, когда брату было три месяца.
Знаете, чувство, что у тебя есть брат, это какое-то особое хорошее чувство, это, наверное, на каком-то уровне подсознания.
– В детстве братья и сестры непременно дерутся. Кто кого побеждал: он вас или вы его?
– Мы с братом, как все дети, дрались – с переменным успехом. До того момента, как он понял, что сильнее меня. И с того момента мы могли спорить, отстаивать свое мнение.
Мы с ним всегда были близки и остаемся близкими – и по духу, и по мыслям. Можем поделиться своими проблемами, планами, сомнениями, безумными идеями.
Это близкий человек, с которым я могу поделиться всем.
– В детстве руководила старшая сестра или младший брат?
– Вы знаете, мы как-то росли очень самодостаточными. И главенства у нас не было.
Мне кажется, что и нами никто не руководил, никто не воспитывал, потому что мама с папой с утра до ночи были на работе. На нас никогда не давили, не диктовали: делай так, поступай только так. У нас никогда не подавлялась чувство индивидуальности, не давили на личность.
Папа все время в командировках, мама – в своем министерстве, она там экономистом была. И, в принципе, мы были предоставлены сами себе.
Знаете, какое у меня еще воспоминание из детства? Мы сидим с братом у окна на стуле и ждем маму с папой. Одни. Вечер. Поздно. Их нет. Они на работе. А мы сидим и смотрим в окно.
Тогда мы еще жили в коммунальной квартире, мы же начинали в Кызыле жить в коммунальной квартире.
Нянек у нас не было. Садик я бросила.
ДВОР МОЕГО ДЕТСТВА
– Это как же можно бросить детский сад?
– А я сказала, что не буду ходить в садик, и все. В садике мне не нравилось, потому что там все время надо быть всем вместе и делать, как все. А у меня всегда было чувство противоречия, такой был характер.
– Девочка советского времени без чувства коллективизма? Это невозможно.
– Девочка советского времени еще и написала сочинение, в котором не согласилась с авторитетами. Я написала, что Наташа Ростова, которую все превозносят, вовсе не положительная героиня, не моя героиня.
У нас тогда была практикантка из института. Она сказала, что я не права и поставила четыре за содержание, хотя у меня никогда не было четверок за сочинение.
А моя преподавательница никогда бы не снизила оценку за свои мысли. У нас была великолепная преподаватель литературы Мария Михайловна. Она позволяла нам мыслить.
Так вот, я бросила садик и сидела дома. У нас был очень дружный двухэтажный дом на улице Красных партизан. Я помню хорошо все праздники, когда мы, все дети, были в одной квартире, а родители с соседями, друзьями – в другой. Помню, как взрослые пели, танцевали.
Еще хорошо помню, это было в хрущевский период, когда были перебои с хлебом. Были белоснежные сайки из импортной муки, а хлеба не было. Нас, детей, собирали в одну квартиру – мы сидели с бабушкой Настей наших соседей Киселевых, а мама с другими соседками ночью стояла в очереди за хлебом. Жена секретаря обкома стояла в очереди вместе со всеми.
У нас во дворе было много детей. Двор был очень дружный. Я помню все игры, в которые мы играли всем двором: штандэр, выжигательный круг, там нужно было выбивать мячом.
– Во дворе моего детства эту игру называли кислый круг. Сейчас в нее уже не играют, как и в другие дворовые игры, так увлекавшие нас. А в десять палочек вы играли?
– Да. Надо было в самом начале положить десять палочек на дощечку и бить.
Еще был момент, когда мы ставили театральную постановку. Это была инициатива жившей в нашем дворе Надежды Красной, сейчас – Народной артистки России. Она старше нас была и взяла на себя роль режиссера.
Мы писали пригласительные, разносили их по почтовым ящикам. Костюмерная была в нашей кладовке во дворе. Спектакль был прямо во дворе, в нем все дети были заняты.
ПОРТФЕЛЬ, ПОЛНЫЙ КОНФЕТ
– Традиции вашей семьи?
– Всегда принимать друзей детей. Кто бы ни приходил – обязательно принять, накормить.
Как бы мама с папой ни были заняты, у нас всегда дома был дом. И все наши друзья все были в нашей квартире – в любое время.
Мама пекла пироги. Так, как мама пекла, никто не пек. У нас были большие двухведерные кастрюли, и они были полны выпечкой. И у нас в доме было очень много людей: мои подруги, друзья брата.
Может быть, потому, что сестра младше на восемь лет, мы были всегда ближе с братом. Общие знакомые, одна школа – мы все окончили первую школу. Хорошая школа, очень сильные преподаватели. У нас был замечательный директор – Петр Васильевич Маркелов. Жив он или нет, не знаю, они потом уехали из Кызыла. Он преподавал математику, а его жена – химию.
Еще одна традиция – папин портфель с конфетами. Папа часто ездил в командировки в Москву, еще когда был главным редактором газеты. И я помню его портфель – большущий, полный конфет, которые он привозил из Москвы.
И эти конфеты всегда раздавались всему двору. Обязательно угощали всех.
Со сладостями у нас был связан смешной случай. Хорошо помню, как мы один раз ходили с братом покупать подарок папе. Мама дала нам денег, и мы пошли выбирать. Там, где сейчас универмаг «Саяны», были продуктовые магазинчики. И мы ему набрали шоколадок, шоколадных медалек. Мы ему подарили то, что хотели бы для себя, что считали очень хорошим.
Еще было правило: в семье мы не знали о том, что у родителей какие-то трудности, проблемы на работе. Это никогда не переносилось на семью.
Когда я училась в школе, с книжками было сложно, и мы все время выписывали книги. Папе приходила такая книжечка, где было перечислено, какие книги можно выписать. И отмечала нужное, в основном, я.
И я так радовалась книгам! Это для меня был лучший подарок.
Еще традиция – папа всегда дарил своим женщинам цветы, несмотря на их дефицит. Где он их брал? Каждой – отдельный букет: маме, мне, сестре. Индивидуальные букеты.
В восемь лет мне делали операцию: были частные ангины, и мне удаляли гланды.
Это было зимой, а у меня 21 января – день рождения. А папа был в командировке в Москве. И он из Москвы прислал мне в больницу поздравительную телеграмму. Помню, как доктор пришел и зачитал эту телеграмму из самой Москвы – девочке, которая учится в первом классе.
Хорошее у нас было детство.
БАБУШКИНЫ ПОДУШЕЧКИ
– И какие же конфеты вашего детства вам казались особенно вкусными?
– Как ни странно покажется – подушечки.
– Продающиеся без фантиков, разноцветные, формой напоминающие миниатюрные подушки, самые дешевые и доступные в конце пятидесятых – шестидесятых годов? Я их прекрасно помню, моя бабушка очень любила пить с ними чай, и я вместе с ней.
– И моя бабушка Арина Петровна, мамина мама, очень любила эти очень мягкие карамельки – подушечки. Они хранились у нее в комоде, и она постоянно угощала меня ими. Я до сих пор помню их запах.
Нас с Сережей часто возили в гости к бабушке. Была такая смешная история, когда меня, совсем маленькой, везли от бабушки в Туву. В Москве мама купила мне столичных шоколадок, а я ей скандал устроила: этого мне не надо, хочу конфеты, какие бабушка давала. Мама никак не могла понять, что это за конфеты такие особенные. Потом уже бабушка ей написала: обычные подушечки я ей давала.
Сейчас таких конфет я нигде не видела. Не продают.
Бабушкин домик стоял в саду. В доме пахло льняным домотканым бельем, она сама ткала. Помню, я лежу на кровати, на перине. И ее фигура со спины, в белом. Вечер. Она молится перед сном. Она молится, а я смотрю.
Бабушка меня отнесла крестить тайно. И Сережу окрестила, когда ему пять лет. Маме она потом призналась, а от папы это скрывала – боялась, что рассердится: партийному человеку крестить своих детей было не положено.
Знаете, такое чувство умиротворенности было, когда я к ней ездила. Умиротворенности и спокойствия.
ЭТО БЫЛО СТРАШНО
– Где же располагался этот сказочный бабушкин домик?
– Город Стаханов, Луганская область, Украина. Город интересный – в советское время четыре раза меня название.
До 1937 года назывался Кадиевка, в 1937 – 1943 годах – Серго, в честь Серго Орджоникидзе. Когда 3 сентября 1943 года Красная Армия освободила город от фашистов, он снова стал именоваться Кадиевкой. А в 1978 году, после смерти прославленного забойщика Стаханова, назван его именем.
Это те самые места, о которых писал Фадеев в романе «Молодая гвардия», связанные с подвигом молодогвардейцев.
– Биография вашего папы Кужугета Сереевича Шойгу, родившегося в 1921 году в сумоне Кара-Холь Бай-Тайгинского района, журналиста, писателя, государственного и партийного деятеля, хорошо известна в Туве, и во многом – благодаря двум его автобиографическим книгам.
А где корни вашей второй половины – по материнской линии?
– Девичья фамилия мамы, Александры Яковлевны – Кудрявцева. Она родилась в 1924 году в Орловской области – в сорока километрах от Орла. Их деревня сливалась с железнодорожной станцией Змеевка.
Еще до войны семья переехала на Украину – в Кадиевку, нынешний Стаханов. Там мама выросла, там по сей день вся родня живет.
Когда началась война, маме было 16 лет. Настолько все это было страшно, что она до сих пор помнит точную дату: немцы пришли в город 12 июля 1941 года. Оккупацию они переживали втроем – бабушка, мама и невестка – жена старшего брата. Мама, чтобы не угнали в Германию, пряталась на чердаке.
Но в самом конце оккупации, когда уже наступали наши, мама с подругами пошла менять вещи на хлеб. Дошли до Горловки, и полицаи их задержали. Отвели в страшное место за колючей проволокой, оттуда людей уводили и сбрасывали в шахту.
А вечером им удалось сбежать: пролезли под проволокой. Сначала полезли – полицай на них гаркнул. А позже другой полицай, наоборот, не остановил, а только прикрикнул, с матом: быстрей лезьте. Вся рука у нее была изрезана этой проволокой.
Их спрятали местные женщины, наутро пошли домой, бабушка уже считала, что мама погибла.
В 1951 году мама окончила Харьковский сельскохозяйственный институт. По распределению, в обязательном тогда порядке, ее направили в Туву. Она понятия не имела, куда едет. Но, приехав, так и осталась здесь. В городе Чадане, где начала работать, в управлении сельского хозяйства, познакомилась с папой, он был редактором районной газеты.
Поженились, и вот уже 58 лет вместе – всю жизнь.
– Была не совсем точна, назвав вас старшей сестрой: в Чадане живет ваша самая старшая сестра – сводная, дочь Кужугета Сереевича от первого брака. Я несколько лет назад была по ее приглашению в гостях в ее уютном гостеприимном доме, и она очень тепло отзывалась об Александре Яковлевне, обо всех вас.
– Мы постоянно общаемся. Сейчас – особенно часто: папа лежит в больнице, и Светлана звонит, беспокоится. Помогаем и ее дочери, и внуку.
Светлана родилась у папы в первом браке. Жена папы умерла, и так как папа остался один и долгое время был холост, девочка росла у бабушки и дедушки. Папа все время помогал родителям.
Когда Светлане было около пяти лет, папа женился, и бабушка с дедушкой познакомили Свету с папиной женой Александрой Яковлевной, но жить она осталась у бабушки с дедушкой.
Света была окружена вниманием моих родителей, которые помогали ей во всем. Вскоре в семье родилась я. Светлана всегда была и остается нашей старшей сестрой.
В Кызыле живет двоюродная сестра Айлана Кужугет, она – работник науки, замужем за Юрием Минаевым, мы часто общаемся.
МНЕ ПОВЕЗЛО С МУЖЧИНАМИ
– Ваше любимое место в Туве?
– У нас в Туве просто невозможно выделить отдельные точки – все красиво.
Вы ведь знаете, как пахнет степь? Воздух с запахом дикой полыни ни с чем не сравнится, такого нигде нет.
Или места, где живут староверы – верховье Малого Енисея. Там из реки выходят камни – порог, сумасшедшее течение, а ты можешь часами сидеть на этом громадном валуне и смотреть на эту невероятную красоту. И это ощущение – надежности и в то же время захватывающей силы и мощи.
У нас все красиво. Как сказал один человек: закрыть бы всю Туву колпаком, сделать заповедную зону и ничего не трогать, чтобы сохранит все это.
– Можно ли жить в Москве и говорить: у нас в Туве?
– Можно. Москва – это город—космополит. Со своими бзиками, заморочками, со своими снобами. Это город, который поглощает всех людей и затягивает своей сумасшедшей энергетикой. Пожив в Москве, трудно потом приспосабливаться к другому месту.
Но любишь всегда то место, в котором – твоя жизнь. А вся моя основная жизнь связана с Тувой.
Мы переехали в Москву, потому что родственные узы в нашей семье очень сильные. Это принцип у нас такой – вместе. Считаем, что мы должны быть близко друг от друга
Когда жизнь разбрасывает близких, они отдаляются, а это – неправильно.
Сергей уже давно жил и работал в Москве. Ира после вуза в Кызыл не вернулась: вышла замуж, потом Саяногорск, Абакан, Москва.
В Кызыле с родителями жила я, и они себе не мыслили: как они без меня. Мы тянули- тянули, не хотели с мужем в Москву. Но тут все как-то сложилось одно к одному. Очень болел папа, у него такая астма была, он не переносил зиму в Кызыле, у него были очень тяжелые астматические приступы. Сын окончил первый институт, в городе для него не было никакой работы.
И мы как-то очень быстро – за две недели – собрались и уехали: в 1998 году, когда был дефолт. Уезжала с должности первого заместителя министра здравоохранения Республики Тува, на которую была назначена как раз в девяносто восьмом.
– Всех перетянул в Москву брат?
– Каждый приехал со своей судьбой. Но потянул, конечно, он – Сергей.
Мне очень повезло с мужчинами, которые меня окружали. Начиная с папы. Потом – брат, муж, сын.
Когда уже у папы стало немного сил, брат стал нашей опорой. Он взял на себя все папины функции защитника и главы семьи.
Так и получилось, что мы все оказались в Москве. И решили поселиться в одном районе – юго-западном. Один район – это не случайно, это целенаправленно делалась, чтобы быть в пределах видимости и доступности, чтобы можно было пешком дойти, если что.
Только Сергей у нас не москвич, у него в Москве жилья нет, он – из Подмосковья.
СЕРДЦЕ РАЗОРВАТЬ НЕВОЗМОЖНО
– С учетом двух культур, которые живут в вас, кем вы себя ощущаете – русской, тувинкой? Вас никогда не рвало на части?
– Я просто никогда не думала об этом. Я просто чувствовала себя человеком – со своим мировоззрением, восприятием.
– Да, наше поколение об этом действительно не думало. Потом – с девяностыми годами – пришло время, когда существовавшая тогда в паспорте графа «национальность» вдруг резко стала актуальна и болезненна.
– Да, так было. Одна знакомая, еще в Кызыле, сказала тогда мне: «Я тебе не завидую, потому что тебя не примет ни та, ни другая сторона. Ты никуда не вписываешься».
Это и сейчас еще ощущается. Я знаю о многих вещах, которые говорят за спиной: она – не настоящая тувинка. А я и не говорю, что я – стопроцентная тувинка. У меня мама – русская. Почему я должна от этого отказываться?
Мне одинаково близки и дороги и папа, и мама. Как могу сказать: я – только то, или только это? Сердце разорвать невозможно.
– А что, от вас кто-то пытался добиться однозначного ответа? По типу тупого вопроса, которым умственно недалекий взрослый загоняет в тупик ребенка: кого ты больше любишь – маму или папу?
– Конечно, пытались. Но это ненормально.
В нашей семье мы всех принимали и принимаем. И друзья у нас были и есть – всякие.
Сейчас, когда все границы открыты, все общаются со всеми. У меня друзей, знакомых каких только национальностей нет. Что ж, я должна кого-то выделять особо, с кем-то пить чай, а с кем-то – нет? Смешно.
И просто глупо. На самом деле – ущербное и ограниченное мышление. Есть чувство национального достоинства, а есть – националистическое местечковое. Это разные вещи.
Национализм – самое отвратительное качество. Как говорила в свое время Старовойтова, это то же самое, что гордиться тем, что родился во вторник.
ПРОВЕРКА В МОРГЕ
– Лариса Кужугетовна, а почему выбрали именно профессию врача?
– Мне стыдно признаться, но это было спонтанное решение.
Мои подруги – одноклассницы Нина Кравцова и Таня Филиппова собирались в медицинский, а я колебалась: журналистика или математика, занималась в новосибирской заочной математической школе.
Относительно журналистики папа серьезно со мной поговорил, сказав то, что я запомнила на всю жизнь: журналистом надо быть или хорошим, или ты всю жизнь будешь править гранки. Математика тоже как-то сама собой отпала.
И я вслед за подругами пошла в медицинский. И не пожалела.
Но мы не просто так ринулись поступать, до поступления решили себя проверить: сможем или не сможем. Проверка проходила в морге.
В морге патологоанатомом работал родственник моей подруги. И он разрешил нам присутствовать на вскрытии. Вскрывали женщину, умершую от рака. И мы втроем выстояли до самого конца. Вышли и сказали: все нормально, можем поступать в медицинский.
И мы втроем поступили, окончили мединституты, правда – в разных городах. Нина – в Барнауле, Таня – в Красноярске, я – в Томске.
Когда в 1970 году поступала в Томский медицинский институт, конкурс был девять или десять человек на место.
В сумасшедшем доме
– Специализация?
– Я – психиатр. В институте именно психиатрия была мне интересна. Муж увлекался ею и привел меня на кафедру, в кружок. И мне это очень понравилось.
Когда вернулась домой, пришла в министерство здравоохранения на распределение и сказала, где хочу работать, министр Николай Васильевич Сизых схватился за голову и сказал: когда будешь проситься назад, лучше ко мне не приходи. Он считал, что это – неправильный выбор.
В то время считалось, что это какая-то обочина медицины – психбольница. Мне кажется, и папа с мамой были несколько обескуражены таким выбором. Как это так, что это такое: работать в сумасшедшем доме?
– И что же это такое: работать в сумасшедшем доме?
– Я очень любила свою работу. Это серьезно. Мне с больными было легко
На мой взгляд, психически больной человек – это особенный человек. Если ты чувствуешь, понимаешь и воспринимаешь его, как равного тебе, тогда ты состоялся как врач.
В Тувинской республиканской психиатрической больнице проработал 1976 по 1998 год: от врача-ординатора до заместителя главного врача по лечебной работе.
Знаете, когда ушла из психбольницы, мне несколько лет снились мои больные.
– А смирительные рубашки, инъекции, которые колют больным до полного их отупения, страшные санитары?
– Это больше наговоры. Больше придумано.
Хотя врачу-психиатру непросто. Врачам других специальностей больной бывает благодарен. А здесь такое редко бывает, разве что с каким-нибудь неврозом.
Здесь ты видишь положительный результат не настолько часто, как в других направлениях медицины. Больше хроников.
Но я отказалась от поступления в аспирантуру. Мне хотелось заниматься больными, быть клиническим специалистом.
Вот так 21 год отработала в Туве. Была и судебным психиатром, председателем судебно-психиатрической комиссии. Заслуженный врач России, удостоверение подписано еще Ельциным.
А еще занималась китайской медициной. Училась три месяца с утра до вечера у китайцев, они к нам приезжали в Кызыл.
Когда переехали в Москву, была вакантная должность в поликлинике МЧС. Я никого не подсидела, пришла на должность рефлексотерапевта, а потом стала заместителем главного врача поликлиники.
– И сколько лет вы в медицине?
– Всю сознательную жизнь, с 1970 года, если считать с первого курса мединститута.
Минус последние три года моего депутатства, правда, я в Думе – в комитете по охране здоровья.
ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ МУЖ
– Идея сменить врачебную карьеру на политическую – депутатскую – принадлежала брату?
– Было так. Ко мне подошел Володин и сказал: есть такая идея, как ты на нее смотришь?
Задумалась. И ответила: так сразу решить не могу, мне надо съездить в Туву, поговорить с людьми. Поехала, чтобы сделать вывод: стоит ли давать согласие?
Поняв, что это меня задевает, что это – вся моя жизнь, люди, которые не оставляют равнодушной, сказала: да, согласна. И уже не отступала.
Такой характер. Характер, наверное, не совсем хороший, потому что мне говорят, что я немножко ненормальная.
– Если эта ненормальность – в способности принимать неожиданные решения, то я – за ненормальность. Ведь огромное количество людей вовсе не способно на принятие самостоятельных решений, способных круто изменить их жизнь.
Ваша жизнь ведь круто изменилась, когда сказали: да?
– Круче некуда. Мои домашние забыли, что я умею готовить. Готовить стал муж.
Мы живем на дежурных блюдах, которые, как он считает, готовит очень хорошо.
– Тот самый муж, который коварно завлек вас в кружок психиатрии, определив дальнейшую врачебную специализацию? Он у вас один?
– Один. Единственный. Константин Якубович Фламенбаум.
Замуж вышла сто лет назад – еще студенткой, мы окончили один вуз.
Его отец – из Польши. Его бабушка и сестра погибли в Варшаве во время войны, во время варшавского восстания.
Он хирург. Константина Якубовича многие помнят в Туве. Когда приезжаю, часто подходят, говорят, что он спас им жизнь, просят передать привет.
У нас были очень тяжелые этапы в жизни. Он очень серьезную операцию на сердце перенес. Работал в Москве в больнице, а сейчас – поликлинический хирург: вынужден был перейти в поликлинику, потому что уже не мог стоять за хирургическим столом.
– У вас, наверное, красавец сын, как и все дети, в которых перемешалась такая разная кровь.
– Говорят, что красивый. Саша – юрист, ему 35 лет. Двое внуков: Никита, ему одиннадцать исполнилось, и Маша, ей 25 сентября будет три года.
– Когда в связи с депутатством по политическим мотивам официально перешли на девичью фамилию, это было шоком для супруга?
– Это было не просто. Но он все понял. Это ни им, ни сыном не было расценено, как предательство.
А по слухам я уже несколько раз разводилась с мужем, чего только ни говорили.
Официально заявляю: муж у меня один-единственный.
Как смеется моя подруга: ты – несовременная, вышла замуж всего один раз.
– О подругах. Ваша лучшая подруга или подруги?
– Сейчас есть две подруги в Москве. Одна совершенно не связана ни с медициной, ни с политикой. Но мы близкие по духу люди, можем о многом говорить. Вторая подруга – тоже депутат.
А подруги детства остаются подругами на всю жизнь, не зависимо от того, что с ними уже не общаешься так часто, как в молодости. Все равно душевное родство остается, ты можешь с ними многим поделиться.
Такие подруги детства – мои одноклассницы Нина Кравцова и Таня Филиппова. И Наташа Куценко, мы в одном доме жили, дружили семьями. Ее папа тоже ездил в Москву, и наши папы привозили нам оттуда одинаковые платья. И мы перед выходом на улицу созванивались ней, чтобы ни в коем случае не выйти из дома в одинаковом.
ОТ ЧЕГО МОЖНО ХОРОШО ПОХУДЕТЬ
– Предвыборная кампания ноября 2007 года, когда вы баллотировались в Туве в депутаты Государственной Думы России пятого созыва в составе федерального списка кандидатов, выдвинутого «Единой Россией», отняла много сил?
– Ой, очень! Вот от чего можно хорошо похудеть. Но нам с вами об этом можно не беспокоиться.
Но я довольна теми встречами с людьми, которые были. Меня многому научили люди, они были искренними, увидела живой интерес. И вопросы, которые мне задавали, не были дешевыми.
Безумно было трудно, но надо было делать, и я делала.
– Придя в Думу, вы не разочаровались в том, что пришли?
– В чем-то – да, в чем-то – нет. Глобального плана разочарований: ах, какой кошмар – не было.
Здесь интересно! Это такое расширение кругозора, получение новых знаний. И еще ты получаешь колоссальную возможность помогать кому-то.
– А удается помогать, если откровенно?
– Честно – да. Я считаю, если ты пошел в депутаты, то не просто так сидишь на заседаниях. Если чем-то помог людям реально, сыграл какую-то положительную роль в их дальнейшей судьбе, то не зря пошел в депутаты, не зря претерпел эту сумасшедшую предвыборную кампанию.
Самое главное в этой работе, как мне кажется, поменьше грязных политизированных проблем. Я же не спрашиваю тех, кто пишет мне письма о помощи: а ты за меня голосовал, ты вообще кого поддерживаешь – ЛДПР или «Единую Россию»? Они же все пишут. Некоторые, правда, говорят: я за вас голосовал, а некоторые – нет.
В силу того, что фамилия такая, мне пишут не только из Тувы, но и со всей России. Некоторые, если им попадают письма из чужого региона, отправляют их депутатам этого региона, но это не в наших правилах – меня и моих помощником. Мы отвечаем и стараемся по возможности что-то делать, по каждому случаю разбираться. Если есть возможность помочь, то помогаем.
У меня очень хорошая команда, я благодарна своим помощникам. И в Москве прекрасные помощники, и в Туве. Все проверенные, это те, кому интересно работать, ведь работающие на штатной основе помощники депутатов получают очень небольшие деньги.
– И сколько же у вас штатных помощников?
– В Москве – полтора, потому что одна помощница – на двоих с коллегой, депутатом из Ставропольского края, с которой у нас кабинеты рядом.
В Кызыле – два помощника. Чымба Салчак и Марина Михайловна Фирсова, опытнейший человек с удивительной энергетикой, она еще с моим папой работала, все время вспоминает его школу.
И НЕ ОТСТУПАТЬ
– Что самое важное сделали за эти три депутатских года, чем можете гордиться?
– Из простой помощи людям? Помните, в Кызыле трое студентов почти два года сидели по несправедливому обвинению в убийстве?
– Конечно. Знаменитое «дело студентов» – Александра Ермолаева, Вадима Самчад-оола и Алексея Жука – триумф «справедливости, беспристрастности и профессионализма» местной Фемиды.
Думаю, гражданский подвиг во имя детей здесь совершили их матери, которые и объявляли голодовку, и поднимали общественность, и обращались во все инстанции, чтобы доказать очевидную надуманность обвинения и приговора на девять лет и один месяц в колонии строгого режима.
Так вы тоже занимались их судьбой?
– Конечно. Их родители и к нам обращались с письмами, и мы их судьбой занимались. То, что их выпустили, восстановили в правах, тоже есть наша роль.
Когда их освободили, занимались их восстановлением в институтах. Их ведь, когда они несправедливо отсидели и, освободившись, оказались уже не студентами, еще и в армию пытались забрать.
Это, наверное, одно из значимых дел.
Очень довольна тем, что удалось обратить внимание на наших талантливых детей. Впервые в истории Тувы девочка поступила в Академию хореографии при Большом театре.
Ко мне обратилась директор хореографической школы Кызыла, руководитель ансамбля «Алантос» Раиса Седиповна Стал-оол: «У меня есть такая талантливая девочка – Солангы Ооржак, ей надо помочь».
И когда ансамбль был в Москве, она позвонила: мы приехали. Зима, никаких вступительных экзаменов, конечно, не было. Я попросила ректора Академии хореографии посмотреть девочку: есть ли смысл ехать летом поступать. Девочку посмотрели и сказали: конечно, нужно приезжать поступать. И ее взяли. Учится уже третий год. Одна из- лучших, отличница. Мы следим, как она учится.
Очень хорошо, что удалось выбить дополнительное финансирование на ремонт и реконструкцию музыкально-драматического театра.
Одно из серьезных дел – то, что мне удалось выпустить книгу Севьяна Вайнштейна «Таинственная Тува». Мы выкупили права на издание. Книга вышла с моим предисловием, очень хорошее издание, распространяла его бесплатно.
– Видимо, наибольшее количество обращений к вам, как к врачу, члену комитета по охране здоровья – от тех, кто нуждается в лечении?
– Обращений больных – тех, кому мы помогли с лечением – не счесть.
Но я никогда не забуду глаза одного из них. Мальчик восемнадцати лет имел горб. Он сидел дома, никуда не выходил. Ко мне обратились его родственники, которые не могли добиться операции.
Мы добились, его прооперировали. И когда была в Кызыле, он с родными, с цветами пришел ко мне. И у него были такие глаза! Он рассказывает, что уж ездит на мотоцикле, что ему уже девочки стали звонить. Это не передать! Понимаете?
Мне очень сильно почему-то запомнился один случай. Он не касается Тувы и ее жителей, но запомнился. Наверное, потому, что много усилий потребовал.
Звонит мне руководитель общественной приемной и просит: у вас не приемный день, но, пожалуйста, примите человека. Хорошо.
И приходит ко мне такой интересный дедушка – с Украины – и говорит: «Кладите меня в госпиталь в Москве».
Почему не в Украине? Он: там не хочу, там к нам плохо относятся.
А вся загвоздка в том, что он – гражданин Украины. Уже иностранец. А у нас договор только с Белоруссией, мы только белорусов – ветеранов Великой Отечественной войны – можем класть бесплатно.
А за него нужно платить на коммерческой основе.
Объясняю: «Вы – не гражданин России, это невозможно».
А он: «Я, дочка, гражданин Советского Союза, за него воевал, а остальное меня не касается».
И эти слова меня задели. Но что делать, как ему помочь?
И мы все же его положили в московский госпиталь! Удалось.
Когда я потом сказала об этом коллегам-депутатам, мне никто из наших не поверил.
Оказалось, что все это можно решить. Только нужны усилия и – не отступать.
БЕЗ АУТИЗМА НАИЗНАНКУ
– Часто ли от вас требуют невозможного?
– Да.
– За что из несделанного вам стыдно?
– Знаете, в психиатрии есть такое понятие – аутизм наизнанку. Это когда человек начинает все, что у него есть на душе и за душой, рассказывать всем. Выкладывать абсолютно все.
За то, что у меня не получилось, мне больно. Не стыдно, а больно. Стыда нет, потому что пыталась сделать, но не смогла. Если бы не пыталась, если бы кого-то обманула – другое дело. Но я никого в жизни не обманула.
Но я не буду говорить об этой боли, потому что аутизмом наизнанку не страдаю.
– Хорошо, без аутизма наизнанку, но все же поговорим о незавершенном. Например – возрождение храма Устуу-Хурээ на вашей родине – под Чаданом.
Культурный фонд «Пор-Бажын», который вы создали с братом и в котором возглавляете ревизионную комиссию, взялся за дело, которое много лет не двигалось с места: построил рядом с руинами разрушенного храма его копию. Но не достроил.
И сегодня на территории храма – странная ситуация: внешне, пусть и с недоделками, он есть, и в то же время – его нет.
Летом специально заехала и очень огорчилась вокруг старых стен Устуу-Хурээ – какая-то смесь запустения с разбросанными посетителями окурками и рекламного шоу с плакатами.
А Камбы-лама Тувы говорит, что ламы начнут проводить службы и отвечать за храмовый комплекс только тогда, когда закончится строительство, и им вручат ключ от него.
Так кто же теперь должен заканчивать и вручать ключ?
– Да, это больной вопрос. Мы взялись за строительство храма, чтобы начать и как-то побудить к действию людей – тех, кто живет там.
Если вы спросите, сколько мы денег потратилина Устуу-Хурээ, то вы себе даже представить не можете.
– Вопрос о деньгах был бы с моей стороны моветоном, но раз вы сами предложили поинтересоваться, спрашиваю: сколько тысяч рублей потратил фонд «Пор-Бажын» возрождение храма Устуу-Хурээ?
– Около шестидесяти миллионов рублей. Можете себе это представить?
Но невозможно все время спонсоров привлекать. Невозможно.
Я всегда говорила, что строительство, возрождение таких культурных памятников – это народное дело. И все храмы – везде и всегда – строились на народные средства.
Может быть, в сознании людей это все же прорастет?
А с новым православным храмом в Кызыле проблема в том, что вопрос о нем сейчас излишне политизирован.
– Да он с самого начала был политизирован. Вы знаете историю закладки этого храма? Нет?
Дело было так: накануне выборов 2002 года, когда президента Тувы Шериг-оола Дизижикович Ооржака избирали председателем правительства Тувы, была специально организована закладка нового православного храма.
Шериг-оол Дизижикович, демонстрируя избирателям толерантность и широту взглядов, лично заложил первый камень вместе с сенатором Пугачевым. Ими даже было обещано, что к октябрю 2003 года храм будет построен.
Ну, обычные предвыборные обещания, игры с избирателями. Духовного смысла во всем этом не было, говорю это как православный человек: новый храм Кызылу на самом деле был не нужен.
У нас столько и верующих-то нет, чтобы хотя бы на четверть по самым большим церковным праздникам заполнить такой огромный храм, на который размахнулись. И как его содержать – электричество, отопление? Небогатый кызыльский приход просто не справится с коммунальными платежами.
Так что сейчас над Кызылом красиво блистает куполами недостроенный храм политики, а не духовности. А верующим вполне хватает старой Свято-Троицкой церкви, которая преобразилась стараниям прибывшего к нам по распределению энергичного отца Вячеслава.
– Многие об этом говорят: храм громадный. Но предо мной поставили вопрос: старые спонсоры давно отказались от финансирования, а раз строительство начато и брошено, его надо заканчивать.
Мы с братом практически нашли спонсоров. Но не можем людей туда отправить, начать работу, поскольку это сейчас очень политизировано.
А с отцом Вячеславом я знакома. Познакомилась накануне дня голосования. Шолбан Валерьевич поехал в буддийский храм, а я – в православный.
Встречает меня отец Вячеслав и спрашивает: «Что вас привело сюда?»
Отвечаю: «Завтра у нас выборы, хочу помолиться».
«Да, я что-то такое слышал»
И ушел. Мол, ваши политические дела меня не касаются. Такой независимый.
Поставила свечку, помолилась.
А в следующий приезд привезла в храм две иконы, хранящиеся в семье. Мы с братом решили их подарить церкви.
И теперь мы с отцом Вячеславом поддерживаем отношения. Он меня хорошо знает, пишет, если какие-то проблемы.
Я и с ламами общаюсь, поддерживаем их школу.
МОИ ОШИБКИ
– Что читаете сейчас?
– Одновременно читаю несколько книг в зависимости от настроения. С удовольствием читаю Брэдбери, Овчинникова, обожаю Чехова.
– Какая из великих женщин истории для вас – идеал?
– Это сложно. Ели по складу характера, то нет женщины, которая бы меня во всем устраивала. Если бы в одном флаконе собрать что-то от разных, то получилось бы нечто идеальное. Что-то от Маргарет Тэтчер, что-то от Индиры Ганди, что-то от матери Терезы.
Как-то не думала над тем, кому бы я хотела подражать. Наверное, никому.
Моя жизнь – это моя жизнь. Мои ошибки – это мои ошибки, за которые я отвечаю.
– Вы умеете отвечать за себя, не ища виновных в собственных ошибках?
– Конечно. Кто же за меня будет отвечать? За все, что в этой жизни со мной происходило и происходит, отвечаю я, и только я.
– Не все так устроены. Множество людей предпочитают искать виноватых в своих жизненных неудачах среди окружающих, и находят, облегченно перекладывая на других свой груз вины за жизненное фиаско.
– Да, я таких тоже знаю. Но за то, что в моей жизни происходило и происходит – отвечаю только сама.
Не верю тем, кто говорит: если бы я прожил свою жизнь снова, то так же, без изменений. Есть какие-то вещи, которые в силу нынешней мудрости я бы избежала.
Я помню, папа как-то сказал, он уже тогда не работал: знаешь, какое это страшное чувство, когда ты знаешь, как надо поступить, а не можешь. Уже позже поняла, что он имел в виду.
Папа у нас – философ, он по жизни нас вел. Ненавязчиво вел.
– Главное правило вашей жизни?
– Никогда не пыталась подвести все под одно правило. Стараюсь жить так, чтобы быть в согласии со своим внутренним я.
Если поступила как-то не так, не дай Бог, это потом очень тяжело. Никогда не считала зазорным или постыдным извиниться перед человеком, если поступила неправильно.
– Вы умеете просить прощения?
– Конечно. Могу и перед сыном извиниться, и перед внуком, если не права.
Это опять-таки – ущербность и ограниченность, когда человек не может перетупить через свое больное самолюбие и признать ошибку. Мол, я такая – в корне. Нет, твою корону быстро поправят.
МУЖЧИНЫ – ПО ВЫЗОВУ
– Вы водите авто?
– Нет. Еще когда работала врачом в психбольнице, меня наш главврач Виктор Васильевич Подкорытов говорил: «Ты должна водить машину!» И наши водители меня учили – за городом, в степи.
Но потом я с Виктором Василевичем в аварию попала, затем с нашими водителями в три аварии попала. И появился какой-то инстинктивный страх: не могу заставить себя сесть за руль. Не могу ничего с собой поделать.
Сын целенаправленно не разрешает мне получать права. А муж говорит: ты придуриваешься, что боишься. Иногда думаю: может, он прав?
– По Москве передвигаетесь на думской машине?
– Да. У нас женщины-депутаты имеют персональные машины, два закрепленных водителя – посменно. Мужчины – нет, только председатели комитетов и заместители. Остальные мужчины – по вызову.
– В Москве сегодня, как я убедилась, чаще на метро быстрей добраться, чем на персональной машине – из-за бесконечных пробок.
А когда вы в последний раз спускались в метро?
– Слушайте, не так давно. Зимой. Что-то мне надо было, не помню уже по какому поводу, но была. Честно говорю – была в метро.
– Любимый цвет?
– Черный и белый.
– Брюки или юбка?
– Брюки.
– Золото или серебро?
– Вот сейчас на мне – серебро. А вообще – золото. Но я не зацикливаюсь: если хорошая бижутерия, то могу носить бижутерию. Никогда не собирала драгоценности. Что нравится в данный момент, то и ношу.
– Брюнеты или блондины?
– Мужчины? Брюнеты, конечно. Как мне кажется, брюнеты – более выразительные личности.
– Мужской идеал?
– Мужской идеал – это очень сложно. Мы все мечтаем о каких-то идеалах, которых в итоге нет или крайне редко встречаются.
Конечно, можно помечтать, почему бы не помечтать. Взять любой любовный роман: ой, вот он! Но в жизни такого идеала нет.
– Где предпочитаете одеваться?
– Не могу сказать, что привязана к какому-то конкретному фирменному магазину или одежде определенной марки. Могу одеться и строго классически, и по-хулигански.
– По-хулигански – это как?
– Это так, как мама не любит. И муж иногда бывает в шоке. Какие-нибудь балахоны или что-нибудь панковское.
ДО СЛЕДУЮЩЕГО АКВАРИУМА
– Домашнее животное?
– У нас нет домашнего животного. У сына есть – кот, а у нас нет.
У нас с домашними животными с самого начала семейной жизни не получалось. Они требуют заботы, ответственности, а мы постоянно работали, дежурили, в командировки ездили.
Правда, мы не один раз пытались заводить рыбок, это единственное, на что были способны. Во время своих отъездов отдавали их родителям, а потом забывали забирать. И Папа вынужден был ухаживать за ними, чистить аквариум и все время спрашивал: «Когда же вы их заберете?» В итоге их кому-нибудь дарили до следующего нашего аквариума.
– Любимый фильм есть?
– Я не могу сказать конкретно, что вот этот – самый любимый. Но есть фильмы, которые тебя задевают настолько, что ты можешь посмотреть их только один раз. И потом стараешься к ним не возвращаться.
А есть такие, на которых душой отдыхаешь. Помногу раз с удовольствием мог смотреть, например, «В бой идут одни старики», старый американский фильм «Великолепная семерка», где еще Юл Бриннер играет.
Люблю старые добрые советские комедии.
– Подтянутая фигура – это спорт, фитнес, строгая диета или наследственность?
– Это спасибо маме с папой, что у меня такие гены. Спортом никогда не занималась, в фитнес-клубы никогда не ходила, диетами не увлекаюсь.
Наша учительница физкультуры Нина Константиновна Кузьмина на уроках в школе говорила: «Брат и сестра – небо и земля». Брат – спортсмен. Я – не спортсменка.
Подруга недавно подарила тренажер – беговую дорожку. У нас с мужем разница в днях рождения – пять лет и два дня. И она нам сделала такой общий подарок. Он мне в ужасе звонит: пусть она ее заберет! А я очень обрадовалась, первое время по ней ходила и бегала, а потом забросила – некогда.
Но тешит душу то, что потенциально – могу. Если захочу.
– Подтяжка лица – принципиально нет?
– Не принципиально. Многие ее делают. Но я не вижу в этом пока необходимости для себя.
Ненормальная эйфория
– Политика или личная жизнь – если придется однозначно выбирать?
– Конечно, личная жизнь, те, кто рядом со мной – мои близкие.
– В большой политике так уж грязно или все-таки можно терпеть?
– Нельзя сказать, что большая политика – это сплошная грязь. Политика не выкрашена одной краской, она так же мозаична, как вся наша жизнь.
Главное – ты должен делать свое дело. Как опять-таки говорил мой папа и говорит мой брат: делай, что должно, и будь, что будет.
– Ваш любимый этаж в Госдуме?
– Этаж? Мой – четвертый, на котором работаю.
– Любимая еда?
– Мясное и сладкое.
– Напиток?
– Кофе.
Алкогольные – нет. Я считаю, что эйфория в состоянии алкогольного опьянения – это ненормально. Если тебе хорошо, то и без допинга хорошо.
Я практически не пью. Когда уж совсем необходимо и невозможно отказаться, могу изобразить, что пью – пригубить коньяк. Коньяк, потому что от других алкогольных напитков у меня разыгрывается мигрень.
– Курите?
– Изредка. Сейчас меньше, раньше – много. Врачи практически все курят, такой специфический недостаток.
При маме не курю. Мама этого не любит, и мы ее не травмируем. Она будет потом болеть, переживать, если увидит.
– Количество комнат в квартире?
– Три.
– Дача, загородный дом?
– Нет.
– Семейная машина?
– «Форд-фокус». Такая серебристая, не крутая.
– Ваша самая ценная вещь?
– Что у меня ценное-то есть из материального? Нет у меня ничего такого, о чем могла бы сказать: это – суперценное. Ничего такого – особенного.
– Может быть, вы что-то коллекционируете?
– Не скажу, что у меня огромная коллекция. Но я люблю и собираю кукол, но не тех, что продаются везде в магазинах, а особенных, сделанных неординарно.
ДОМА – ЛУЧШЕ
– Как работается с руководством Тувы, есть контакт?
– У меня хорошие деловые отношения с Шолбаном Валерьевичем Кара-оолом и его кабинетом министров. Я со всем министрами общалась и общаюсь. Они все были у меня в кабинете в Думе. Многие вопросы решали, например – по программе строительства жилья для молодых семей в сельской местности.
Мы постоянно корректируем, координируем свои планы с учетом общих целей и задач – это нормальные рабочие контакты. Но мы так выстроили свою работу, что когда приезжаю в Туву, не обременяю их своим присутствием. Они должны выполнять свою работу, я – свою.
– В Кызыле останавливаетесь в гостинице или на улице Красных партизан – в родной семейной трехкомнатной квартире на втором этаже?
– Сначала в гостинице останавливалась, а последнее время – дома. Дома – лучше.
Наконец-то, поменяли старые окна на пластиковые, и стало тихо, спокойно, тепло. А то все рамы были перекошены, это ведь одни из первых каменных домов в Кызыле.
– За почти три года своего депутатства сколько раз вы были в Туве?
– Сколько? Я даже так быстро посчитать не могу. Много. Мне даже коллеги в Думе говорят: ты так часто ездишь в свой регион.
– Летаете спецсамолетом?
– Что вы. Обычным самолетом. Как все.
– По районам – вертолетом?
– По районам – на машине, вертолетом – ни разу в жизни. У меня таких денег нет – нанимать вертолет. Я же не могу за государственный счет это себе позволить. Привыкла рассчитываться за все сама.
Практически во всех районах была. Не была только в Овюрском и в поселке Хову-Аксы. Надо туда съездить обязательно.
Большие психозы
– Любимая тема, направление в психиатрии?
– Эндогенные психозы. Это все большие психозы – шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, эпилепсия. Не малая, а большая психиатрия.
– Не кажется ли вам, что в последнее время человечество особенно подвержено большому массовому психозу?
– Нет, количество больших психозов испокон веков остается на одной цифре. Наглядный пример: Гитлер в годы своей власти в Германии пытался уничтожить, и практически уничтожил, всех психически больных. Прошло двадцать лет, и процент восстановился. Каков был, таков и есть – никуда от него не уйдешь.
– И каков же этот всемирный процент психически больных от общего числа психически здоровых?
– Три и шесть десятых процента.
– На ваш профессиональный взгляд, в Думе этот процент больших психозов такой же – три и шесть десятых, или значительно выше всемирного стандарта?
– Надеюсь, мы не выбиваемся из стандарта!
– Ваш личный способ борьбы со стрессами?
– Когда очень устаю, мне нужно побыть одной, в тишине. Чтобы никто меня не трогал.
– Вы – сильная?
– Говорят – да. А мне кажется – обычная.
– Несильной быть гораздо выгоднее, на сильную валят все: ты – сильная, ты — справишься.
– Этот так. Был у меня один момент, когда сказала: «Как я мечтаю родиться блондинкой во всех отношениях!»
А если серьезно – многие считают, что я иногда поступаю вопреки логике, рассудочному мышлению. Но я считаю, что к рассудку должны подключаться и сердце, и душа.
– А сердце в Думе не мешает?
– Мешает, и очень. Мешает, потому что это – не игрушки, не какие-то посиделки и чаепития. Тут серьезные вещи делаются. И свою долю ответственности я чувствую.
Есть вопросы, которые надо решать. И решать так, чтобы не было стыдно перед самими собой. А отвечать перед собой – это наиболее тяжела ноша.
Окружающие многое забудут. А вот собственная совесть – нет. И себя не обманешь.
Беседовала Надежда АНТУФЬЕВА
